Время для жизни [СИ] - taramans

ведь не ошибаюсь, да? — «нет — ну какая мимика у этого человека! как он может передать лицом столько эмоций — вопрос; глубокомысленное молчание; согласие; одобрение; понимание…».

— Все правильно, Савелий! Все правильно! Не по Сеньке шапка! В том смысле, что в данный момент Сеньке вовсе не ко времени обзаводится серьезными отношениями. Хотя… честно скажу — так жаль, что зубами только скрипеть…

— Да-да… Игорь как-то сказал, что вы намерены поступать в военное училище. Серьезный выбор. Калошин вот — осуждает и не понимает. Но я… понимаю, да. Дело трудное, но очень нужное!

— А мы что — снова на Вы? — удивился Иван.

— Ну что ты! Что ты…, - засмеялся негромко Елкин, взяв его под руку, — Конечно — на «ты». Только вот, Иван… дело может и не мое… Но вот этих девочек — тоже не обижай! Они, конечно, более легкомысленны, более… воздушны. Но это же не значит, что они — хуже? Не так ли?

— Савелий! Вон не знал бы я… тебя — обиделся бы! Как ты можешь? С чего ты взял, что у меня в планах обидеть юных танцовщиц? Я их… обожаю! И отношусь с нежностью!

— Вот! Вот! Слышу слова не мальчика, но мужа! Так и надо! С великой бережностью припадать к этим… нежным цветкам! Этим благоуханным бутонам!

— Да… к бутонам припадать… мне тоже нравится! — ляпнул Ваня.

Елкин замер на вздохе, закашлялся, с укоризной посмотрел на Косова.

— Ну… я же не так буквально… предлагал!

— А почему бы и не — да? Испытывая нежность к этим юным, но прекрасным цветкам… вкушать их аромат и сладость?

— М-да… ладно… Вы, Иван, провокатор! Разговаривать о таком… когда у меня через несколько минут концерт начнется! Вот сбили мне весь настрой! Сбили! — морщинистое лицо умного, старого еврея возмущения не выдавало. Смех был в его глазах — это да!

— Ну ладно… идите к своим нежным созданиям, а я все же попробую настроиться на работу, Иван! И… если нам не суждено будет встретиться до Вашего отъезда… от всей души! От всей души! Удачи Вам великой… и везения! Ибо чувствую я… вот прямо… как говорится в определенных кругах — задницей чувствую! Что что-то назревает страшное… очень страшное…

— Да… спасибо, Савелий! Может Вам… стоит озаботиться написанием своим родным и близким предложений… переехать в страшную и морозную Сибирь? Как Вы говорите… страшное. Я почему-то убежден… что нынешняя война будет куда как более страшной. Особенно для Вашего народа. Этот… австрийский художник… он всей душой ненавидит Ваших людей. Не знаю уж почему, но — так есть!

— Да? Вы так думаете? Что ж… надо это обмозговать. Хотя… Вы знаете… всех моих соплеменников объединяет одна черта характера. Нет! Так-то этих черт… много. Но одна из многих… а может и самая главная — упрямство! Упрямство поразило наше племя! Это будет… сложно!

— Но попробовать — стоит?

— Да. Попробовать стоит! Я подумаю над Вашими словами, Иван! Спасибо! Ну все! Все! Идите уже!

«И опять скатились на «Вы». Хотя — с моей стороны такое — понятно! Насколько он старше?! А вот почему он постоянно переходит со мной на «вы» — тут понимания нет!».

Девчонки атаковали его с двух сторон:

— О чем Вы говорили? Что Елкин говорил? Почему он так смотрел на нас? — обе, наперебой.

— Девочки! Давайте уж по порядку! Во-первых… говорили, что настоящий мужчина всегда с нежностью относится к своим женщинам! Заметь, Татьяна, — к женщинам! Во множественном числе, если не заметила?

Танька в ответ фыркнула! А Маша посмотрела с благодарностью.

— А Елкин говорил… говорил он, что очень завидует мне! Что если бы не возраст, то не побоялся бы побороться за таких нимф, даже и перед дракой бы не остановился!

— Да ладно! — не поверила Танька.

— Думаешь, что я сейчас вру? — «а я ведь… вру! хотя… в контексте беседы — примерно так и было!».

Танька промолчала, но довольно прижмурилась.

— А я вот верю! — заявила Маша негромко, — Он как-то так взглядом провел… и мне так тепло стало. Ну там… внизу живота!

— Вот! Это называется — энергетика! То есть у человека такая энергетика, что его чувства передаются на расстоянии… и даже ощущаются другими людьми!

— Да-а-а? — задумчиво протянула Танька, — Нет… так-то… вот когда ты на меня смотришь… такое иногда бывает! Вот прямо чувствую, как ты меня глазами раздеваешь… и прямо вот так… ой! Чего-ты мы расшумелись… и о таком говорим, что… а ведь люди рядом! Даже стыдно… немного.

— Да ладно… Мы же — негромко! — успокоил подругу Косов.

— Ладно! А вот скажи-ка мне… а что это за кобыла была? — прищурилась на него Таня.

— А вот так — не надо! — нахмурился Иван, — И она — не кобыла! А… очень красивая девушка! И… и вообще — не надо так… тем более — про нее!

Танька отвернулась, а Маша внимательно посмотрела на Косова. Немного удивленно посмотрела.

— Тань! Ты как будто слушаешь и не слышишь! Вот про Елкина я только что говорил… И оставь эту свою… дурацкую ревность! Ты мне нравишься, и это отчетливо видно! И я этого не скрываю! Но! Ты забываешь про… Елену! Ритку! И да! Маша мне тоже очень нравится!

«Маша притиснулась посильнее! Ага… Машенька — я это чувствую!».

— Да и ладно… Чего ты мне так… выговариваешь! — Танька насупилась, — Хорошо, папенька! Я постараюсь, папенька! Я буду послушной девочкой!

«Господи! А пищать-то сейчас так зачем? Змеюка мелкая!».

Слава всем богам — начался концерт!

Кира и Савелий вели его очень четко, профессионально. Здорово вели!

«А вот и Варя! Что-то ее не видно было перед концертом! От меня прячется? Да — вряд ли! М-да… не успеваю я с нее должок стрясти! Не успеваю! Да и хрен с ней!».

Калошин был слезоточив. Был Калошин — медоточив. Изнывал страстью и эмоциями, светлой грустью и темной тоской. Флюиды так и порхали по всей площади эстрады. Не знал Косов — как остальным мужикам, но ему было… несколько неприятно и… немного смешно. Но — видно было, что женщин — пробирало! Вон как девчонки тяжко дышат, прямо изнывают, еще чуть-чуть и стонать начнут.

«А лезть на эстраду, кидаться лифчиками и визжать — пока не принято!».

Поэтому, когда объявили антракт, Косов даже облегченно выдохнул. Очень уж девочки «навелись» на Игорька.

— Девицы-красавицы! А не желаете ли выпить газировки и съесть по пирожку? Возле входа я видел, что их продают.

Девчонки пошушукались и приняли решение:

— Знаешь, Ваня, с тобою вся наша диета —